29 октября у Соловецкого камня на Лубянской площади в Москве общество «Мемориал» провело акцию «Возвращение имен», посвященную памяти жертв политических репрессий

В России начинается праздничная декада. Россиянам, можно сказать, на выбор дается четыре праздника: День рождения комсомола, День памяти жертв политических репрессий, День народного единства, ну и, конечно, 7 ноября — как-ни-называй-праздник. De juro праздниками провозглашены два из них, de facto в массовом сознании праздников тоже два, но два оставшихся. Причиной тому вовсе не то, что события Смуты были давно, репрессировали не нас с вами, а близкие по времени и духу старые «советские» праздники — коммеморация с устоявшейся практикой и понятными символами. Дело — в нас самих.

Мое утро началось с отцовского письма с просьбой не забыть поздравить маму с юбилеем ВЛКСМ, мол, для нее это святое, лучшие годы. Мне даже не стало грустно. Даже несмотря на то, что когда на площади Маяковского проходила «демонстрация семерых» или судили Галанскова, маме было уже 15 лет. Но ведь мама не одна, имя им — легион! Я же сегодня собиралась идти на Лубянку.

Сегодня на Лубянке в седьмой раз прошла акция общества «Мемориал» с мудрым названием «Возвращение имен». Все очень просто: с 10 утра до 10 вечера можно прийти к Соловецкому камню, взять лампадку и листок с двумя фамилиями расстрелянных в Москве в 1920-х-1940-х гг. («Мемориалом» выявлено более 30 тысяч имен), подойти к микрофону и зачитать вслух. Но для основной массы наших соотечественников сделать это еще очень непросто.

Я простояла час в очереди, с учетом, что пришла, в общем-то, рабочее еще время. Но люди приходили и приходили, радовало, что такая очередь уже собирается не к Мавзолею, хотя указатель к нему здесь же, рядом. Старушки с палочками, дошкольники, много молодежи. Кто-то держит в руках фотографию расстрелянного родственника, на ком-то значок «Россия без Путина». Кто-то просто зачитывает, кто добавляет «Вечная память», кто-то быстро произносит более-менее политический лозунг, например «Все эти люди мученики и узники нового режима — тоже мученики» или «Долой власть чекистов». Я стою и думаю об одном: что режим никакой не новый. Пожилой господин говорит, что это место (Лубянская площадь и Соловецкий камень) должно стать священным для наших детей и внуком. Действительно, оно вообще еще только должно стать «местом памяти».

О каждой жертве — всего 4 фразы: ФИО, возраст, должность, дата расстрела. Это немного, но вчера мы не знали о них ничего. Мне «достались» три человека: Каратыгин Петр Петрович, 53 года, помощник начальника отдела в Центральном архиве Красной армии, полковник, расстрелян 15 февраля 1940 г.; Корж Василий Константинович, 35 лет, главный инженер завода № 53, расстрелян 28 июля 1941 года; Коржиков Давид Аввакумович, 52 года, кондуктор поезда Москва — Владивосток, расстрелян 8 февраля 1938 года. Заметьте, к 17:30 дошли только до буквы «К». Родственники репрессированных добавляли к этим именам свои. Рядовые колхозники и члены Союза писателей. Мы не знаем, как они выглядели и какой была их жизнь, но она была, была такой же интересной и значимой, какой мы считаем свою собственную, те же радости и горести. Только у них эту жизнь отняли.

Я многим говорила, что сегодня собираюсь на Лубянку, люди разного возраста отвечали, что не знают, что 30 октября официальный праздник. Самая распространенная реакция: меня это не касается, у меня никого не репрессировали. У людей постарше еще и «я в репрессиях не участвовал». Меня тоже, но я пришла. Мне некого назвать из своих родственников, зато я хочу узнать о чужих. Потому что здесь нет «своего» и «чужого», есть общее. Ну не приживается 4 ноября как День народного единства. Чем день сегодняшний или завтрашний (завтра будет чтение имен на Бутовском полигоне) — не День народного единства?

Казалось бы, ничего страшного не происходило, ничего трудного делать было не нужно, сегодня даже никто не погиб. Но эти скорбные лица пришедших к Соловецкому камню, внутренняя борьба на этих лицах, сосредоточенность... А страшнее всего несколько раз в минуту слышать одно и то же слово «расстрелян(а)». Слышать голос маленькой девочки, не дотягивающейся до микрофона, но силящейся выговорить, прокричать. Московский метроном. Русский.

Общество, не помнящее своего прошлого, не имеет будущего. Пожалуй, это единственная мысль, не покидавшая меня все это время и придававшая уверенность те 30 секунд, что я сама стояла у микрофона.

К великому сожалению, узаконение дня памяти жертв не стало поводом для мероприятий на государственном уровне. Нет никакой федеральной программы, никакого масштабного плана действий. Все дело рук немногочисленных энтузиастов.

Зато 95-летие Комсомола отпраздновали широко, по-русски. Был создан Оргкомитет. К этой дате открылись выставки в музеях современной истории России и Николая Островского, идут встречи ветеранов. Посвящен этому событию и главный комсомольский слет, который прошел в Государственном Кремлевском дворце, куда прибыли делегации из регионов, бывших республик СССР, представители стран Балтии, Германии, Чехии и др. Лидер КПРФ Геннадий Зюганов поздравил россиян с 95-летием комсомола. «Великий Ленинский комсомол остается в наших сердцах символом добра, созидания и настоящей дружбы!». Ему почти вторил Путин: воспоминания комсомольской юности, считает президент, объединяют нас потому, что комсомол — это не только политика, но и дружба, и любовь, и стройотряды. Он уверен, что традиции ВЛКСМ еще будут востребованными.

Естественно, душевно и духовно одержимые соотечественники будут бесноваться и 7 ноября. Я 7 ноября буду зажигать свечи у Соловецкого камня в Петербурге.

Зачем мы сегодня читали имена у Соловецкого камня?

Наша история и память покрыта «белыми пятнами». Огромный материк ГУЛАГ — тоже до сих пор «белое пятно». Наша совесть оказалась географической величиной: ее можно измерять в километрах лесов и болот, скрывших от глаз могильники и ветхие бараки концентрационных лагерей. Они исчезли, сгнили, распались, превратились в пастбища или пустоши. Тайга, топь и беспамятство поглотили останки наших соотечественников, родственников, зверски замученных другими нашими соотечественниками и родственниками. «Белое пятно» — эра «непрерывного террора», гибель миллионов «раскулаченных» крестьян, Голодомор, массовые репрессии Большого террора до, во время и после Великой Отечественной войны, которая сама была важной его вехой.

В нынешней России вопрос о том, как преступления советской власти, размах которых был бы невозможен без соучастия всего общества, влияют на настоящее и будущее этой страны, не вызывает бурных общественных дискуссий и политических разногласий.

Несмотря на многие миллионы жертв советского строя, коммунистическая партия так и не была признана преступной организацией, советская власть — преступным режимом.

Нынешние российские власти создают с помощью ножниц и клея новый национальный роман, прекрасно понимая, что историческая память — важнейшая составляющая самоидентификации индивида. Нацию надо сплотить в патриотическом порыве, поэтому прошлое должно стать максимально удобным. Советское прошлое становится непреодолимым. Ибо на фоне отечественной исторической амнезии множатся труды не только дикарей, прославляющих вождя-людоеда, но и вполне профессиональных историков, в которых доказывается, что, мол, коммунизм был порожден модернизацией, в которой Россия действовала «ничуть не хуже» других европейских стран, а Сталин был «эффективным менеджером». Значительная часть наших соотечественников считает, что советское прошлое оказывает положительное влияние на нравственность современных россиян и на развитие отечественной культуры! Интересно представить, что произошло бы, если бы половина современных немцев заявила, что нацизм положительно сказался на нравственности и культуре Германии... Может быть, наши соотечественники просто мало знают о событиях своего недавнего прошлого? Последние 25 лет и колоссальный репрессивный нарратив говорят об обратном. Осведомленность о терроре подтверждается данными опросов: 91,6% знают о том, что при Сталине имели место репрессии, и 63,5% понимают, что речь шла о десятках миллионов жертв (от 10 до 50 миллионов). Особенно показательно, что 62% считают репрессии «ничем не оправданными». Однако знание трагической истории отнюдь не вызывает у потомков чувства ответственности и вины, не заставляет их задуматься, что сделало их родственников не только жертвами, но и соучастниками беспрецедентного террора. Напротив, многие считают, что россияне имеют несомненное право гордиться своей историей и согласны с известным высказыванием о том, что «современные россияне не несут ответственности за преступления, совершенные в годы советской власти». Наши соотечественники вовсе не намерены ворошить семейное прошлое и задавать неприятные вопросы своим папам и мамам, бабушкам и дедушкам

Да и как могла сформироваться коллективная память о репрессиях, если ее носители или погибли или принуждены молчать? Слишком опасной была память о ГУЛАГе, слишком силен был страх, передаваемый в семье. Люди стремились растворить, задушить то, что было страшно воспринимать иначе, чем как личную трагедию, подменить ее для себя и для детей официальной разрешенной историей — историей, ничего общего не имевшей с семейным прошлым. Люди стремились вернуться к «нормальной жизни» и обеспечить ее детям любой ценой. Это признаки «ослабленной памяти» — стремления использовать фигуры умолчания в интерпретации травматических событий прошлого. Этот феномен скрупулезно изучен Т. Адорно и К. Ясперсом. Поэтому из нас не выросло борцов, и поэтому мы не можем не ощущать своей доли ответственности. Убежищем этой памяти — выброшенной за пределы и социальной структуры, и официальной истории, часто скрытой даже от членов семьи, — была индивидуальная память. Она передавалась — и продолжает передаваться — как индивидуальное, неосмысленное, неотрефлектированное, не полностью и не до конца пережитое эмоциональное послание, идущее к нам из прошлого, послание, которое получают и будут продолжать получать миллионы россиян. Это память насилия, зверств, злодеяний, соучастия в преступлениях, страданий и страха.

Даже теперь народ рассматривается максимум как жертва режима, а не как часть созданной им системы. Жертвами режима считают обычно убитых и репрессированных, но жертвами террора стали те, кто уцелели и приспособились — и чем успешнее они это сделали, тем больше нравственная цена.

Не устану повторять, что стихийное «историческое беспамятство» во многом порождено специальным заградительным мифом — мифом о Великой Отечественной войне. Он возник, чтобы закрыть собой ГУЛАГ, это величайшая фигура умолчания. В этом мифе война, унесшая 27 миллионов жизней и продемонстрировавшая пренебрежение советской системы к человеку, сравнимое разве с отношением к рабам в восточных деспотиях, — подается как неизбежная и сознательная жертва народа, принесенная на алтарь Отечества. Пожалуй, если военный опыт чем-то и отличался от пережитого советским обществом до войны, то только тем, что война позволяла открыто сражаться с врагом (ведь враг внешний всегда понятнее и очевиднее врага внутреннего), а патриотическая борьба гораздо легче вписывалась в привычные представления о войне, чем советский мир — в представления о мире. Великая Отечественная война «рационализировала» ожидание трагедии как части повседневности. Она вобрала в себя ожидания, которые кажутся несовместимыми с «мирной повседневностью». Она создала возможность придать неоправданным страданиям миллионов характер осмысленной жертвы. Миф о войне был призван скрыть истинную причину трагедии, которую переживали люди под именем советской власти. Ведь проще сказать: «Мой дед воевал», чем «мой дед убивал, доносил, молча наблюдал».

Главная функция мифа о войне, которую он продолжает успешно выполнять и по сей день, — вселять в души наших соотечественников непоколебимую уверенность в том, что ГУЛАГ всего лишь незначительный эпизод, иногда досадно торчащий из-за могучей спины «воина-победителя». Миф о войне мешает понять, что война — лишь элемент истории ГУЛАГа, неотъемлемая часть этой истории. ГУЛАГ — это попрание прав человека и моральных норм, чувство ответственности, вины и раскаяния. ГУЛАГ бросил вызов тем ценностям, что провозглашались и продолжают провозглашаться принципами мировой политики.

У «заградительного мифа» о Великой Отечественной войне существовала еще одна сверхзадача. Она состояла в том, чтобы представить «чужой» фашизм в качестве абсолютного зла, эталона злодейства. Например, в годы «перестройки» сказать, что «коммунисты хуже фашистов», было сильной формулой отрицания советской власти. Но такое определение лишь подчеркивало, что эталоном абсолютного зла оставался не коммунизм, а фашизм.

«Заградительный миф» о войне был призван заслонить собой репрессии и скрыть трагедию людей, находившихся под властью тоталитарного режима. Сегодня «заградительный миф» мешает россиянам задуматься о природе общества, в котором возможен такой чудовищный масштаб военных потерь, в котором мыслим такой масштаб истребления сограждан в мирное время. Избавляя потомков от чувства исторической вины за советский строй, «заградительный миф» успешно выполняет функцию главного объединительного мифа постсоветской общности.

Но настало время задуматься о причинах сегодняшней «исторической амнезии» россиян и об ее последствиях для современной российской ситуации. Необходима последовательная моральная оценка. Приведет ли она к осознанию, что на нас лежит ответственность за то, чтобы нравственно пережить трагедию и позор прошлого, или же российское беспамятство, которое не сводимо ни к отсутствию информации, ни даже к отсутствию интереса, сделает для юношества образ террора заманчивым и романтическим? Дело за нами.

Мы должны осознать сопричастность к содеянному в советское время. Ничто, кроме памяти, неспособно защитить от повторения этого прошлого. Память обличает.

Помнить, чтобы жить.